Иркутск – город контрастов. Это не штамп, и уж тем более, не попытка открыть Америку. Это факт. Знаете, есть города, которые пользуются уважением, есть города исповедующие самоуважение, Иркутск же всегда спрашивает, ты меня уважаешь? Общеизвестно, что среди людей такой формулировкой чаще пользуются не самые благополучные судьбой индивиды. Мы постоянно норовим спросить у гостя, тебе нравится город? И не дай бог гостю ответить «да», ведь следующим вопросом будет «а за что?» Мы обожаем ставить гостей в неловкое положение. Трудно представить, чтобы житель, например, Северной столицы, превентивно хмуря брови, нападал на приезжих с вопросом «Ну, и как тебе Питер?»
Но вернёмся к контрастам. Причём, не будем касаться очевидной болячки Иркутска – его облика. Этого винегрета из бурых развалин памятников деревянного зодчества и пёстрой готики аляповатых новостроек, в которых архитекторы компенсируют скудость таланта смелостью решений расцветки фасада. Тем более, что есть парадный Иркутск, на который всегда можно кивнуть. Нет, я хотел поговорить о другом. Любому городу, которому, в сущности, больше нечем похвастать, остаётся одно – гордиться населением. «Зато у нас люди хорошие!» авторитетно заявляет всякий старожил. Вот тут и обратимся к контрасту. Хорошие у нас люди, или не очень, судить не мне. Но они, чёрт побери, стоит признать это, у нас разные!
Недавно мне довелось посетить мероприятие под названием «Благотворительный пасхальный рок-концерт». Прошу обратить внимание, только название – сплошной оксюморон. Пасхальный рок-концерт проходил в культовом здании культуры, в иркутской Филармонии, и был посвящён сбору средств на подарок детской туберкулёзной больнице. Зрителей концерта, пожелавших совместить приятный вечер с содействием детям, встречали мрачные служители гардероба. Старушки препарировали входящих глазами, дружно вздыхая при виде пирсинга и замысловатых причёсок. Пристыженные немым порицанием зрители на цыпочках пробирались в зал. В зале зрители испытывали новое потрясение.
Аудитория филармонии напоминала школьный актовый зал времён XXVII съезда КПСС. Лаконичная сцена и аскетичные ретро-кресла из фанеры, обтянутой затёртым дерматином. Спартанская атмосфера подчёркивалась пышным барочным тюлем на окнах, напыщенной лепниной стен и грандиозными золочёными люстрами. Казалось, атмосфера зала была ловко срежиссирована на то, чтобы зритель, как на католической мессе, вжался в неудобное кресло и притих от величия Культуры. Так и было. Представьте себе рок-концерт, где озадаченные музыканты вполголоса поют о вечном (все тексты прошли цензуру), а зрители робко роняют на пол аплодисменты. Музыку эпизодически разбавляет неопознанный святой отец, который выходит на сцену, чтобы произнести нечто возвышенно-сумбурное и спровоцировать публику на диалог кличем «Христос воскрес!» В сравнении с этим зрелищем детский утренник был бы похож на распутную вакханалию.
Из чувства непроизвольного протеста пришлось покинуть зал и направиться в буфет. Ознакомившись с меню, я понял, чтобы освежиться мне понадобиться что-то позабористее бутерброда с колбасой. Я вышел на улицу и закурил. На лавке в тени филармонии сидел живописный гражданин. Он тонул в птицах. Гражданин натурально, с головой, был укрыт ровным ковром голубей. Из-под ковра торчала лишь рука, величаво метавшая крупу. Гражданин закатил пернатым пир. То была сцена дикого кутежа и обжорства, какие были милы сердцу Рабле. Крупа лилась рекой. Краем слуха я ощутил глухие шлепки. Это валились с веток туго набитые воробьи. Я с сожалением вернулся в очаг культуры, чтобы убедиться – там всё по-прежнему. И снова вышел подышать.
Птичий пророк сидел на прежнем месте, впрочем, как и голуби. Однако были и перемены. Пейзаж оживили паломники. Они стекались к гражданину с хлебами и семечками, предлагая разнообразить птичий рацион. Гражданин придирчиво осматривал дары, многие браковал. В центре города возник стихийный птичий базар. Даже охранник филармонии вышел строго взглянуть на смех и улыбки легкомысленных меценатов. На благотворительный концерт тянуло всё меньше. Но долг требовал и я вернулся. В фойе ждал сюрприз. Ко мне обратилась затянутая в чёрное, пуританского вида барышня. Она исторгала яд и пламень:
- Всё ходишь… и ходите! Туда-сюда! Пятый раз подряд! Ты… Вы к нам зачем пришли?
- Я собственно не к вам, я поддержать детей…
- Вот и сидите в зале! Здесь ФИ-ЛА-РМО-НИЯ, а не подъезд! После третьего звонка вход воспрещён! Вы мешаете!
- Чему именно? Превращению рок-концерта в пантомиму?
- Зрителям!
Я обернулся. Из зала раздавались застенчивые звуки хорового пения. Рок-н-ролл постепенно брал своё.
- А давайте мы у зрителей спросим, кто тут кому мешает? – пробормотал я.
- Это мне решать! Устроили скандал, тоже мне! Сядьте и успокойтесь! Ну что с этой страной не так?! – она оглянулась на подруг. Видимо в поисках нравственности.
Я подчинился. Когда концерт завершился, мы встретили в фойе иностранца. Он совершал путешествие из Берлина по местам, не задетым цивилизацией. Индия, Монголия, теперь Иркутск. Он пожертвовал детям две тысячи рублей, при номинальной стоимости билета в 120. «Как тебе концерт?» - спросили чужеземца. «Ммм… необычно!», ответил немец по-английски и странно повёл бровями.
Мы вышли. Смеркалось. Птичий базар рассосался. Доселе скрытый голубями гражданин отставил опустевшую мошну с крупой и теперь, внутренне стесняясь, но не таясь, справлял нужду на филармонию.
Я вспомнил пуританскую барышню из фойе. А что? Культура и добро даже не синонимы. Каждому своё. Разница в контрасте. |
